Лучше для мужчины нет - Джон О`Фаррел

В какой-то момент Пол заметил, что я одиноко стою в углу, и подошел с двумя бутылками холодного пива.

– Ну что, остаешься на ночь?

– Нет-нет, я уже погрузил вещи. Пожалуй, больше я пить не буду.

– Значит, ты не намерен остаться и разобраться?

– Пол, извини, я вообще не хотел задерживаться или, тем более, разбирать вещи. Просто на голову свалилась неожиданная вечеринка, и…

– Извини. Я не то имел в виду.

Пол уже изрядно нагрузился. Казалось, он собирается с силами, чтобы скинуть с себя какую-то ношу.

– Майкл, я знаю, почему ты никогда не приводил в квартиру девушек.

Пол не знал о той ночи, которую я провел с Кейт, но глупо похваляться мифической страстью, когда в нескольких ярдах стоит Кейт собственной персоной.

– Разве? – спросил я, изобразив, будто усиленно вспоминаю.

– Да ладно тебе. Ты три года здесь жил, часто не ночевал, но не привел ни одной девушки. Я знаю, в чем причина.

Я забеспокоился – неужели мою тайну все же раскрыли?

– Ясно. Тебе кто-то сказал, или ты сам догадался?

– Это же очевидно.

– Понятно. Наверное, от тебя не ускользнуло, что я в какой-то степени отличаюсь от всех остальных.

– Не в такой уж большой степени, Майк. Во всяком случае, не от меня, – загадочно проговорил Пол.

– Неужели ты тоже живешь двойной жизнью?

– Да-да, живу.

Казалось, Пол рад поделиться секретом со мной.

– Черт возьми! Да ты темная лошадка, Пол.

– Да, но мне кажется, я больше не могу хранить это в тайне.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду.

– Я просто решил сказать тебе первому, потому что ты поймешь. Я тоже голубой.

– Что?

– Я тоже голубой. И мне кажется, ты испытываешь ко мне те же чувства, что и я к тебе.

– Нет-нет, Пол, я не голубой.

– Только не отпирайся, – прошептал он. Вокруг нас продолжала шуметь вечеринка. – Если я поделился своей тайной, то и ты можешь поделиться своей.

– Я не голубой.

– Ты только что сказал, что не можешь больше хранить это в тайне.

– Я имел в виду совсем другое.

– Ну да, конечно. И что же?

– Лучше промолчу. Тебе это неинтересно.

– Майкл, нет ничего плохого в том, чтобы быть голубым.

– Согласен. Ничего плохо нет. Я считаю, что совсем нет ничего плохого.

– Ну вот видишь.

– Просто так вышло, что я не голубой.

– Ты решил и дальше отпираться, Майкл?

– Я не отпираюсь. Я просто отрицаю, что я голубой.

– Майкл, я перестану скрывать, если и ты перестанешь скрывать.

– Я не могу перестать скрывать, потому что я не голубой, понятно?

Уверенность Пола в моей гомосексуальности затмила куда более значимую информацию: Пол только что поведал мне важнейший секрет своей жизни – он не только голубой, но еще и влюблен в меня. Внезапно все встало на свои места – и то, как Пол надеялся, что я стану поглощать приготовленную им еду, и его надуто-обиженный вид, когда я этого не делал. Пол вел себя, как влюбленная девица. Убедив себя, что отсутствие женщин в моей жизни вызвано сходной причиной, он вообразил, будто в моих беспечных комплиментах по поводу приготовленной рыбы или новых брюк кроется тайный смысл. И сейчас Пол не желал примириться с тем, что я рушу его иллюзии. Ну как можно так заблуждаться, удивлялся я про себя. И вдруг вспомнил, что всегда считал, будто Катерина счастлива, оставаясь дома с детьми.

Я порадовался за Пола – сам знаю, как приятно облегчить душу, – и извинился, если я когда-нибудь позволял себе гомофобные высказывания.

– Нет. Джим и Саймон вечно шутили по этому поводу, но ты всегда их одергивал. Вот тогда-то я и начал понимать.

– Из того, что я не гомофоб, еще не следует, будто я гомосексуалист, дубина ты стоеросовая. Не обижайся.

– Майкл, я тебя люблю, и ты тоже меня любишь – надо лишь найти в себе силы признаться в этом.

– Забудь обо мне. Предложи Саймону – нужно же ему, наконец, потерять девственность, тридцатник на носу как-никак.

И я посмотрел на Саймона, который безуспешно пытался закадрить девушку, расписывая свое увлечение интернетовской порнухой и вопреки всему надеясь, что одна порнуха потянет за собой другую. Но Пол не дал себя отвлечь.

– Послушай, я знаком с другими голубыми, они помогли мне понять себя. Они и тебе помогут. Я расскажу им о тебе.

Это уже было слишком.

– КТО ДАЛ ТЕБЕ ПРАВО ГОВОРИТЬ ЛЮДЯМ, ЧТО Я ГОЛУБОЙ?!

В комнате мгновенно стало тихо. Все дружно уставились на меня. Моя ужасная тайна была раскрыта, а заодно раскрылись и рты моих гостей. Парень, доставивший пиццу, поставил банку с пивом и пробормотал, что ему, пожалуй, пора.

– Теперь все ясно, – сказала Кейт.

– Вообще-то я не голубой. Просто я попросил Пола не рассказывать другим, будто я голубой. Если… э-э… такая мысль вдруг придет ему в голову.

Похоже, мои слова никого не убедили.

– Все в порядке, Майкл. Что тут особенного? – подбодрил меня голос из задних рядов.

– Я знаю, что тут нет ничего особенного.

– Ну вот и ладно, приятель, – похвалил другой голос.

– Тогда это двойной праздник! – закричала Моника. – Майкл вступает в свет и выходит из тени.

Все зааплодировали, какой-то умник врубил "YMCA", и мои одинокие протесты потонули в оглушительном пении и диких плясках. Песенку завели специально для меня, я долго упирался, отказываясь танцевать, но в конце концов сломался. И все мою уступчивость, разумеется, приняли за окончательное и бесповоротное разоблачение. В центре комнаты расчистили пространство, и под одобрительные вопли и аплодисменты, я принялся выписывать кренделя – точно сбрасывал с плеч секрет всей своей жизни. Я посматривал на Пола, который в своем углу беззвучно шевелил губами, подпевая "Виллидж Пипл". И все же я был слишком скован, чтобы упоенно отплясывать под классику гомосексуализма[37]. Я снова посмотрел в угол и увидел ошарашенное и возмущенное лицо Саймона, которому что нашептывал на ухо пьяный Пол.

Чуть позже ко мне подошла Кейт и сказала, что ей и в голову не приходило, что "другой человек", которому я сохраняю верность, – мужчина. Теперь она понимает, почему я не хотел с ней спать. Думаю, она нашла в этом утешение. У меня не было сил снова все отрицать, а потому я просто поблагодарил Кейт за понимание и улыбнулся. Вероятно, я больше никогда не увижу этих людей, поэтому, если им нравится считать меня педиком, к чему их разубеждать?

Спустя несколько часов добровольной трезвости губы мои, растянутые в веселой улыбке, отчаянно ныли, а сам я скорбно наблюдал, как все остальные благополучно растворяются за пьяным горизонтом. Кто-то уходил, кто приходил. Я прощался и здоровался, но все давным-давно забыли, по какому поводу вечеринка, так что я решил, что поступлю не слишком невежливо, если незаметно улизну.

Я вел арендованный фургон сквозь лондонскую ночь и вскоре оказался на мосту Ватерлоо – на границе двух моих жизней. Я разглядывал реку, величественное мерцание башни Канарской верфи, Сити – к востоку от меня и Лондонский Глаз[38] – к западу. Вот и Олдвич с рядами тел, съежившихся в картонных коробках. Лондон напоминал мою жизнь. Издалека выглядит роскошно, а вблизи понимаешь, насколько здесь все хреново.

Вот и родной дом. Разгружаться было слишком поздно; фургон оснащен сигнализацией и парой висячих замков, поэтому я не особенно боялся оставлять его до утра. Дом окутывали темнота и покой, я тихо проскользнул в коридор и бесшумно закрыл за собой дверь. После рождения детей Катерина стала спать очень чутко, так что я передвигался на цыпочках, стараясь не слишком сопеть.

На кухонном столе лежала видеокассета – Катерина не забыла записать мою любимую передачу. Хотя я стараюсь об этом не распространяться, но ничто так не смешит меня, как лабрадоры, заехавшие на скейтборде в плавательный бассейн, или малышня, застрявшая в унитазе. В углу стоял штатив с видеокамерой – должно быть, Катерина собралась снять детей.

Я вытащил из холодильника пиво, устроился в гостиной, предупредительно приглушив звук до едва слышимого уровня, и вознамерился хорошенько посмеяться над бедами других людей.

Первый сюжет был явно постановочным: люди, изображая, будто не видят, куда идут, при полном параде маршировали в реку. За свои потуги они получили пять тысяч фунтов, которых хватит на новую видеокамеру, так что дай им бог удачи. Затем дети смущали народ своей патологической честностью. Маленький мальчик сообщил очень толстой женщине: "Ты большая жирная свинья". А когда его одернули, он с нескрываемой обидой ткнул в нее пальцем и возмущенно сказал: "Но она же большая жирная свинья…"

Потом следовало роскошное венчание. Жениха спросили, согласен ли он, чтобы эта женщина стала его законной женой, и он радостно ответил, что согласен. Невесту спросили, согласна ли она, чтобы этот мужчина стал ее законным мужем, она слегка занервничала и попыталась что-то вымолвить. Сейчас упадет в обморок, подумал я. За милю чувствовал, что так и случится. И ошибся. Один прихожанин, сидевший в пятом ряду, внезапно вскочил, размахивая маленьким приемником, в восторге запрокинул голову и завопил: "ГО-О-О-ОЛ!"